— Ага, не сказал! — раздался тонкий дрожащий голосок Гоши. — Я обосную! Сегодня ты её вообще толкнул и сказал… Сказал: «Не лезь, шлюха суицидника».

— Ни х*я себе! — вырвалось у меня. — Ты с матерью так же разговариваешь?

— Чё ты про мать мою погнал, сука?!

На этот раз, чтобы остановить Рыбу, Цыгану пришлось схватить его за шкирку. Я терпеливо смотрел. Уже привык как-то.

— Ты чё такой нервный, а? — спросил Цыган. — Про девку правда?

— Ну, правда, — дёрнулся Рыбин. — А чё она лезет…

— Ты будешь с бабами рамсить — сам бабой станешь, слышь? Харэ на пацана кидаться, он пока ничё лишнего не сп**дел.

Тут группа поддержки начала выражать недовольство. Послышались замечания: «Бля, пацаны, это не стрела ни х*я». «Базару нет. На стрелу приходят, е**ла бьют и уходят». «Долго они там п**деть собираются? Я жрать хочу».

— Чё делать будешь? — спросил Цыган у Рыбина. — Либо бьётесь, либо расходитесь, пока трезвые. Но пацан прав.

Я ушам не верил. Появилась реальная возможность закончить вечер без мордобоя. И я решил повысить шансы. Шагнул навстречу Рыбе, сунув руку в карман. Достал сложенную «бабочку» и протянул ему. Слава богу — молча. Слава богу — Цыган стоял за плечом Рыбы, а не где-нибудь в стороне.

Они среагировали почти одновременно. Рыба — шарахнулся, Цыган — метнулся ко мне. Схватил за руку, выдернул нож.

— Это чё такое? — заорал он. — Ты где это взял?!

Когда надо — соображаю я быстро. Наверное, подсознание всю работу делает даже, а сознание — ни сном ни духом.

— Нашёл, — сказал я.

— Чё? Где нашёл, чё ты гонишь?

И я получил первый удар по морде. Не сильный — такой, разминочный. Но довольно обидный. Меня просто стукнули, как неодушевлённый предмет.

— Там, — кивнул я в сторону бункера.

— Ты мне по ушам ездишь, падла? — Второй удар был сильнее. Я отступил на шаг.

— А где бы я его ещё взял?! — крикнул я. — Чё не так?

— Щас ты его зачем вытащил?

— Отдать, блин, зачем ещё!

— Ты чё, знал, что мой нож? — Удар в грудь.

Глаза Цыгана налились кровью, я понял, что попал по-полной.

— Цыган, слышь, да чё ты к пацану пристал? — послышался голос Лёхи. Напряжённый такой голос. — Ты глянь, на нём и так живого места нет.

Цыган вообще на него внимания не обратил. Он пёр на меня. Я отступал. Вдруг под ногой кончилась земля, и я, взмахнув руками, полетел… Недолго я летел — упал в бассейн на груду битых кирпичей и шифера.

— Вот спасибо от души, что не на арматуру, — пробормотал я, пытаясь подняться. Руки таки пострадали, рёбрам досталось. Локтем ушибся…

Цыган спрыгнул в бассейн, наклонился, сгрёб меня за куртку, поднял.

— Щенок, — прошипел он. — Я тебя похороню здесь, понял?

— Понял, — сказал я.

— Чё ты понял?! — заорал Цыган, брызгая мне в лицо слюной.

— Понял, что ни х*я не надо людям вещи возвращать. Х*й «спасибо» дождёшься.

Цыган отклонил назад голову и с силой врезал мне в лицо лбом. Хорошо, я хоть повернуться успел. Нос удалось спасти — удар пришёлся в скулу. Всё равно искры из глаз полетели.

— Я тебе глаз вырежу, понял меня? — Цыган ловко развернул «бабочку» и поднёс лезвие к моему лицу.

— Цы́ган, слышь, да чё ты… — Это уже Рыба забеспокоился.

Вдруг я услышал, как ещё кто-то спрыгнул в бассейн.

— Пусти его, я тебе башку разобью! — завизжал Гоша.

Цыган повернулся. Я тоже скосил взгляд. Гоша кое-как держал арматурину с куском бетона. Башку — вряд ли, разве что по почкам бы вдарил. Но главное — вера.

— Гоша, свали отсюда в страхе! — крикнул я.

Если этот дуралей ещё с Цыганом себе проблем наживёт, я ж никогда это всё не разгребу!

К бассейну потянулась вся клика. Гоше объясняли, что он живёт не по понятиям, и арматуру держит не по понятиям, и бетон на ней — вообще с понятиями ничего общего не имеет. Цыгана мягко пытались урезонить…

И вдруг зажёгся яркий свет. Я зажмурился, успел заметить, как щурятся и прикрывают глаза все остальные. Цыган от неожиданности выронил меня на пол.

— Милиция! — загрохотал искажённый мегафоном женский голос. — Всем оставаться на местах!

И, словно подтверждая слова, оглушительно завыла сирена.

27

Олимпийские рекорды по бегу были покрыты в этот вечер многократно. Я глазом моргнуть не успел — а в садике уже никого не осталось. Даже Гоша убежал. Видимо, был предел и его отчаянной храбрости.

Я, кряхтя, поднялся на ноги. Бежать я не собирался по одной простой причине. Когда слышал голос человека в телефонной трубке, легко узнаешь его и пропущенным через мегафон.

— Сделаем это в наручниках? — крикнул я.

Вот теперь голос дрожал. Блин, неприятность какая.

— Семён? — Источник света закачался, приближаясь, и вот рядом с бассейном опустилась на корточки Аня. Слева она поставила здоровенный фонарь-прожектор, справа — положила здоровенный… мегафон. И протянула мне руки. — Ты как? Живой? Вылезай!

Эту «взрослую» трясло так, словно она только что в аду побывала. И голос дрожал так, что слова она глотала. Мне помощь особенно не нужна была, но я всё равно взял её за руку — чисто чтоб успокоить.

Выбравшись, окинул трясущуюся девушку заинтересованным взглядом. Она была в обтягивающих джинсах, кроссовках и в дешёвой дутой курточке красного цвета.

— Они тебя били?

— Не, гладили, — усмехнулся я. — Нежно так, ласково. А тут ты, со своим матюгальником. Слушай, какая вещь! Где взяла?

Я наклонился, поднял мегафон. Он ещё работал. От движения из раструба послышались громкие шуршащие звуки.

— У-у-у меня друг был, в милиции служил. Он… Я… У него…

— Ясно, ясно.

Я поднёс мегафон ко рту и заорал:

— You got a new horizon, it’s ephemeral style!

A melancholy town where we never smile!

— Прекрати! — взвизгнула Аня и вырвала у меня мегафон. — Хочешь, чтоб сюда настоящая милиция приехала?

— В Бор? Никогда! — заверил я её. — Ты-то тут какими судьбами, супергероиня, женщина-матюгальник?

— П-приехала…

Первую половину стометрового пути до Аниной машины я её почти тащил — у госпожи психолога подгибались колени. Вторую половину она тащила меня — кажется, эта хрень с коленями оказалась заразной. Всё-таки нервы меня подвели в конце концов. Не закалённые они у меня ещё. Вот, ещё и руки дрожат.

— Тихо, тихо, — шептала Аня. — Всё хорошо. Покажешь, где живёшь?

— Да тут пешком два шага…

— Поехали, говорю!

Мы поехали. Я даже не понял, что за машина была. Сидел себе на переднем сиденье, вцепившись в колени руками, и смотрел в пустоту перед собой. Откуда-то из ниоткуда доносился голос Ани:

— Здесь? Семён, сюда?

— Здесь, да, — пробормотал я и выбрался наружу.

Всё как в тумане. Пустой двор, дверь, третий этаж… Кажется, Аня отобрала у меня ключи и сама отперла дверь. Попыталась сходу меня уложить, но я её отпихнул. Постепенно самообладание возвращалось.

— Чаю вскипяти, — велел я, ткнув пальцем в сторону кухни. — Завари покрепче. Там… В шкафчике…

— А ты?

— Я — в душ. Хочешь со мной?

— Семён, блин, у тебя что, на автопилоте похабщина уже лезет?

— Нет, я просто… Просто должен, ну… соответствовать, понимаешь?

— Иди уже. Осторожней там.

Одежда, в которой я был, наполняла меня отвращением. Я содрал её с себя, швырнул в корзину с грязным бельём и забрался в ванну. Врубил сначала ледяную воду, чтобы прийти в себя. Быстро понял, что идея дурацкая. В Красноярске холодная вода — это было одно, в Бору, года этак до 2010-го — совсем другое. Из душа на меня лился жидкий лёд. Пришлось компенсировать практически горячей водой.

Про Аню я вообще забыл и выперся из ванны в чём мать родила. Даже не сразу отдал себе отчёт, что это за сдавленный писк донёсся из кухни, а когда сообразил — только рукой махнул. В комнате нашёл трусы, натянул какие-то штаны, футболку. Вышел в кухню.

— Сорри. — Упал за стол, уставился в чашку. — Что-то мне как-то муторно.